Неточные совпадения
— Да, избили меня. Вешают-то у нас как усердно? Освирепели, свиньи. Я тоже почти с вешалки соскочил. Даже — с боем, конвойный хотел шашкой
расколоть. Теперь вот отдыхаю, прислушиваюсь, присматриваюсь.
Русских здесь накапливается не мало. Разговаривают на все лады: одни — каются, другие — заикаются, вообще — развлекаются.
Именно отсюда, из этого
раскола возникают качества, характерные для
русской интеллигенции: шаткость, непрочность ее принципов, обилие разноречий, быстрая смена верований.
— Надо. Отцы жертвовали на церкви, дети — на революцию. Прыжок — головоломный, но… что же, брат, делать? Жизнь верхней корочки несъедобного каравая, именуемого Россией, можно озаглавить так: «История головоломных прыжков
русской интеллигенции». Ведь это только господа патентованные историки обязаны специальностью своей доказывать, что существуют некие преемственность, последовательность и другие ведьмы, а — какая у нас преемственность? Прыгай,
коли не хочешь задохнуться.
Швед,
русский —
колет, рубит, режет.
Это было в нашем
расколе, в мистическом сектантстве и у такого
русского национального гения, как Достоевский, и этим окрашены наши религиозно-философские искания.
— Соглашаешься! Значит, так,
коли уж ты соглашаешься! Алешка, ведь правда? Ведь совершенно
русская вера такая?
Городская полиция вдруг потребовала паспорт ребенка; я отвечал из Парижа, думая, что это простая формальность, — что
Коля действительно мой сын, что он означен на моем паспорте, но что особого вида я не могу взять из
русского посольства, находясь с ним не в самых лучших сношениях.
Раскол, характерный для
русской истории,
раскол, нараставший весь XIX век, бездна, развернувшаяся между верхним утонченным культурным слоем и широкими кругами, народными и интеллигентскими, привели к тому, что
русский культурный ренессанс провалился в эту раскрывшуюся бездну.
Бесспорно, немалую роль в нашем
расколе играл низкий уровень образования,
русский обскурантизм.
Раскол подорвал силы
русской церкви, умалил авторитет иерархии и сделал возможной и объяснимой церковную реформу Петра.
Раскол XVII в. имел для всей
русской истории гораздо большее значение, чем принято думать.
Это тоже было одно из проявлений разрыва и
раскола, проходившего через всю
русскую жизнь.
Тема о власти. Анархизм.
Русское отношение к власти.
Русская вольница.
Раскол. Сектантство. Отношение интеллигенции к власти: у либералов, у славянофилов. Анархизм. Бакунин. Страсть к разрушению есть творческая страсть. Кропоткин. Религиозный анархизм: религиозный анархизм Л. Толстого. Учение о непротивлении. Анархия и анархизм. Анархический элемент у Достоевского. Легенда о Великом Инквизиторе.
Раскол внушал
русскому народу ожидание антихриста, и он будет видеть явление антихриста и в Петре Великом, и в Наполеоне, и во многих других образах.
Тема
раскола была темой историософической, связанной с
русским мессианским призванием, темой о царстве.
В основу
раскола легло сомнение в том, что
русское царство, Третий Рим, есть истинное православное царство.
Я вспоминаю яркий образ разрыва и
раскола в
русской жизни.
История
русского народа одна из самых мучительных историй: борьба с татарскими нашествиями и татарским игом, всегдашняя гипертрофия государства, тоталитарный режим Московского царства, смутная эпоха,
раскол, насильственный характер петровской реформы, крепостное право, которое было самой страшной язвой
русской жизни, гонения на интеллигенцию, казнь декабристов, жуткий режим прусского юнкера Николая I, безграмотность народной массы, которую держали в тьме из страха, неизбежность революции для разрешения конфликтов и противоречий и ее насильственный и кровавый характер и, наконец, самая страшная в мировой истории война.
Историческое введение. Определение
русского национального типа. Восток и Запад. Противоположности
русской души. Прерывность
русской истории.
Русская религиозность. Москва — Третий Рим.
Раскол XVII в. Реформа Петра. Масонство. Эпоха Александра I. Декабристы. Пушкин.
Русская интеллигенция. Радищев. Интеллигенция и действительность. Трагическая судьба философии. Влияние немецкого идеализма.
Но через
русскую историю проходит дуализм,
раскол.
Значение левого крыла
раскола — беспоповства — в том, что он сделал
русскую мысль свободной и дерзновенной, отрешенной и обращенной к концу.
Отсюда на крайних пределах
раскола — «нетовщина», явление чисто
русское.
В поступке Подхалюзина могут видеть некоторые тоже широту
русской натуры: «Вот, дескать, какой —
коли убрать и из чужого добра, так уж забирай больше, бери не три четверти, а девять десятых»…
Максим Федотыч Русаков — этот лучший представитель всех прелестей старого быта, умнейший старик,
русская душа, которою славянофильские и кошихинствующие критики
кололи глаза нашей послепетровской эпохе и всей новейшей образованности, — Русаков, на наш взгляд, служит живым протестом против этого темного быта, ничем не осмысленного и безнравственного в самом корне своем.
Мироныч почесал за ухом и с недовольным видом отвечал: «
Коли от евтого, батюшка Алексей Степаныч, так уж за грехи наши Господь посылает свое наслание» [Снятие кож с чумной скотины воспрещено законом; но башкирцы — плохие законоведцы, а
русские кожевники соблазняются дешевизной, и это зло до сих пор не вывелось в Оренбургской губернии.
Чудо я, Саша, видал:
Горсточку
русских сослали
В страшную глушь, за
раскол.
— Нет, племя-то, которое было почестней, — начал он сердитым тоном, — из-под ваших собирателей земли
русской ушло все на Украину, а другие, под видом
раскола, спрятались на Север из-под благочестивых царей ваших.
Русская лошадь знает кнут и потому боится его (иногда даже до того уже знает, что и бояться перестает: бей, несытая душа,
коли любо!); немецкая лошадь почти совсем не знает кнута, но она знает"историю"кнута, и потому при первом щелканье бича бежит вперед, не выжидая более действительных понуждений.
— И что за причина, вашескородие! — удивлялись прочие приказчики, — все будто бы прочие народы и выдумки всякие выдумывать могут, и с своим делом управляться могут, одни будто бы
русские ни в тех, ни в сех! Да мы, вашескородие,
коли ежели нас допустить — всех произойдем! Сейчас умереть,
коли не произойдем!
— Так ляжем же,
коли надо, за
Русскую землю! — сказал князь.
— Что ж, ребята, — продолжал Серебряный, —
коли бить врагов земли
Русской, так надо выпить про
русского царя!
(
Русский человек любит потчевать —
коли нечем иным, так своими знакомыми.)
Михаила Максимовича мало знали в Симбирской губернии, но как «слухом земля полнится», и притом, может быть, он и в отпуску позволял себе кое-какие дебоши, как тогда выражались, да и приезжавший с ним денщик или крепостной лакей, несмотря на строгость своего командира, по секрету кое-что пробалтывал, — то и составилось о нем мнение, которое вполне выражалось следующими афоризмами, что «майор шутить не любит, что у него ходи по струнке и с тропы не сваливайся, что он солдата не выдаст и,
коли можно, покроет, а если попался, так уж помилованья не жди, что слово его крепко, что если пойдет на ссору, то ему и черт не брат, что он лихой, бедовый, что он гусь лапчатый, зверь полосатый…», [Двумя последними поговорками, несмотря на видимую их неопределенность,
русский человек определяет очень много, ярко и понятно для всякого.
— Э, не знаешь, не знаешь порядков! Дурак! — сказал дядя Ерошка, укоризненно качая головой. —
Коли тебе кошкилъдыговорят, ты скажи: алла рази бо сун, спаси Бог. Так-то, отец мой, а не кошкилъды. Я тебя всему научу. Так-то был у нас Илья Мосеич, ваш,
русский, так мы с ним кунаки были. Молодец был. Пьяница, вор, охотник, уж какой охотник! Я его всему научил.
Пули с визгом летали по улице, свистели над его головою, но ему было не до них; при свете пожара он видел, как неприятельские стрелки бегали взад и вперед, стреляли по домам,
кололи штыками встречающихся им
русских солдат, а рота не строилась… «К ружью! выходи! — кричал во все горло Зарядьев, стараясь высунуться как можно более.
— Погодите, братцы! — заговорил крестьянин в синем кафтане, —
коли этот полоненник доподлинно не
русской, так мы такую найдем улику, что ему и пикнуть неча будет. Не велика фигура, что он баит по-нашему: ведь французы на все смышлены, только бога-то не знают. Помните ли, ребята, ономнясь, как мы их сотни полторы в одно утро уходили, был ли хоть на одном из этих басурманов крест господень?
Все эти ужасы были только далеким откликом кровавого замирения Башкирии, когда
русские проделывали над пленными башкирами еще большие жестокости: десятками сажали на
кол, как делал генерал Соймонов под Оренбургом, вешали сотнями, отрубали руки, обрезывали уши, морили по тюрьмам и вообще изводили всяческими способами тысячи людей.
— Похож? — кричит. — Это, брат, весьма хорошо,
коли похож! Эх, милый, кабы нашего брата, живого человека, да не извела в давнее время православная церковь — не то бы теперь было в
русской земле!
То же влияние византийского педантизма видим мы и в самых
расколах русских: значительная часть их произошла из-за внешних формальностей.
— Один мой знакомый, который хорошо знает арабский язык, так он сравнивал арабские поговорки с
русскими. И получились прелюбопытные параллели. Например, арабы говорят: «Честь — это алмаз, который делает нищего равным султану». А по-русски выходит: «Что за честь,
коли нечего есть». То же насчет гостеприимства. Арабская пословица говорит…
Я их знаю, солдат: они всё равно как дети — такие же доверчивые и такие же жестокие. Они — как сироты на земле — ото всего оторваны, и своей воли нет у них.
Русские люди, значит — запуганные, ни во что не верят, ждут ума от шабра, а сами боятся его,
коли видят, что умён. А ещё я знаю, что пришла пора, когда всякий человек, кто жить хочет, — должен принять мою святую веру в необоримость соединённых человеческих сил. Поэтому я, не стесняясь, говорю им, что думаю.
Аграфена Платоновна. Уж и вы, Иван Ксенофонтыч, как погляжу я на вас, заучились до того, что
русского языка не понимаете. Самодур — это называется,
коли вот человек никого не слушает, ты ему хоть
кол на голове теши, а он все свое. Топнет ногой, скажет: кто я? Тут уж все домашние ему в ноги должны, так и лежать, а то беда…
— Ну, нет, милый! Это ты, должно, блазное слово молвишь! Чтобы
русский человек малых ребят стал штыком
колоть, этого ни в жизнь невозможно! Вот у нас, точно что бывало, злотворцы наши, чиновники земские понаедут, молельни позапирают, иконы святые отберут, иной озорник и надругательство какое сотворит, это все точно бывает об иную пору, а чтобы баб с ребятами в церкви
колоть — это уж неправда!
— Как же не говорить,
коли я
русский, ваше благородие, — радостно улыбаясь, говорил незнакомец, заворачивая кран водопроводной трубы и вытряхивая трубку. — Коренной
русский, Иван Рябков, а по-здешнему так Джон Ряб… Так и зовут меня: Ряб да Ряб заместо Рябкова… Очень уж обрадовался, услыхамши
русское слово… Давно не слыхал.
Отсюда наши
расколы, отсюда и равнодушие к вере высших слоев
русского народа…
—
Коли вы придерживаетесь сословных традиций, — сказал глухим голосом Артур, — так знайте же, что барону Артуру фон Зайниц не к лицу входить в какие бы то ни было препирательства с еврейским выходцем из
русской Польши и с его женой! Но…снисхожу к вам и задаю один вопрос. Задаю его и ухожу. Что вы скажете мне относительно имения моей покойной матери?
По бытовой истории старого
русского общества и
раскола мы приобрели тогда в профессоре Щапове очень ценного сотрудника. Но это было уже слишком поздно: он был близок к административной ссылке и лежал в клинике в одном корпусе с Помяловским, где я его и посещал.
Припоминаю один инцидент, который впоследствии был связующим звеном с моим изучением нашего
раскола старообрядчества. На вечернем журфиксе у священника Раевского я познакомился с одним
русским химиком. Мы разговорились, и он мне как"бытописателю"рассказал про курьезных соседей своих по отелю — депутатов старообрядцев из Белой Криницы, живущих в Вене по делу об освобождении их от воинской повинности.
Он совсем не был начитан по иностранным литературам, но отличался любознательностью по разным сферам
русской письменности, знал хорошо провинцию, купечество, мир старообрядчества, о котором и стал писать у меня, и в этих, статьях соперничал с успехом с тогдашним специалистом по
расколу П.И.Мельниковым.
Но очень характерно для
раскола русской культуры, что и большевики, и меньшевики, и все деятели революционного социального движения вдохновлялись совсем не теми идеями, которые господствовали в верхнем слое
русской культуры, им была чужда
русская философия, их не интересовали вопросы духа, они оставались материалистами или позитивистами.